Биография Софья Пилявская
Она погибла на 89-м году судьбы в кремлевской поликлинике, куда посетить ее приходили коллеги из МХАТа и артисты вторых столичних театров, соседи по авторитетному "сталинскому" дому в центре мужа и столицы президента России. Отпевал Софью Станиславовну сам митрополит Питирим. Некролог напечатали газеты, озвобучали теле- и радиопрограммы.
Перед гробом несли подушечки с медалями и орденами. Казалось бы, продолжительная весёлая судьба… Но припоминала она перед смертью отца, сгинувшего в ГУЛАГе, мхатовского артиста Ю.Э.
Кольцова, совершившего в лагерях 17 лет, и стабильно возвращалась к теме кошмара, преследовавшего ее всю жизнь.
Она появилась в Красноярске, куда был сослан на всегдае поселение ее отец. Сибирское ребячество запомнилось ясным и весёлым. В начале 1917-го С.С. Пилявский уехал "делать революцию", а следом и семья перехватались в столицу — сперва в Петроград, позднее в Москву. (Но только много лет спустя из воспоминаний Луначарского дети выяснили, что их отец, "старбол" ленинской когорты, был большим партийным государственным служащим.)
По окончании занятий с сестрой "самого" Станиславского Зося была зачислена в труппу МХАТа. ўут она вышла засупруг за артиста Николая Дорохина. Заметив в музее Венеру, юный муж совсем без шуток подметил: "Моя-то Зося получше будет!" (Он погиб на пороге квартиры О.Л. Книппер-Чеховой, куда они шли праздновать Новый 1954 год. С того времени Зося 46 раз наряжала елку в собственной квартире и в одиночестве сидела у нее в ночь с 31 декабря на 1 января.)
Увы, великая красота Пилявской была невостребованной ее временем. Это была, в случае если так возможно выказаться, полностью антисовдеповская красота. благородства и Красота тонкости, породы и аристократизма. Тяжело, да не было возможности представить ее в ролях ткачих и комсомолок, лихих пулемётчиц и трактористок.
На пара блистательных ролей — много лет личного театрального безвременья. Больше всего на свете Пилявская не выносила плебейства, а плебейства около становилось все больше. Возможно, потому она прочно отказалась продолжать мемуары, остановившись на 1970 годе.
Она ненавидела и ненавидела нынчешнее театральное закулисье, не обожала и не осознавала новых театральных нравов (и не пробовала осознать!). Не смотря на то, что как раз тогда дожила до собственной востребованности — в 70-м во МХАТ пришел Олег Ефремов и, разглядев в аристократичной женщине великую артистку, занимал ее в ролях постоянно. Очень многое удовлетворение давало ей преподавание в Школе-студии. И все-таки она не испытывала с новым временем душевных связей. "Я так не хотела дожить до столетия МХАТа. А вот дожила.
Я так одинока&на данный момент;, — сообщила она в один раз…
Ее похоронили на Новодевичьем кладбище в могиле супруга. В том же последовательности лежат Чехов, Книппер-Чехова, Тарханов, Москвин, Немирович-Данченко. Она возвратилась к своим…
Малые послы
В Кремле я знала каждый закоулок. Он тогда был вторым — и с нестрогими порядками, с сочетанием несовместимых примет времени — наподобие ветхого дворцового лакея, молящихся старая женщина в соборах и латышских стрелков либо кремлевских курсантов. На первом этаже Офицерского корпуса раснадеялась совнаркомовская столовая — уникальный клуб, где ответсотрудники, приходя кто в то время, когда имел возможность, общались вне работы. Кушали они так: ели суп, а "второе" укладывали в плоской таре в портфель — отнести к себе.
Ужин давали сухим пайком: полбатона из серой муки, кусок колбасы либо сыра. В Кремле жили Сталины, Ворошиловы, Чичерины, Каменевы, Бонч-Бруевичи, Троцкие. Телефонов не было, срочные вызовы давались под расписку нарочным, и нам, детям, часто приходилось бегать в столовую к папам.
в один раз, отправленная с запиской к отцу, я выскочила из "вертушки", попала кому-то головой в пузо и получила шутливый подшлепник. Что-то со хохотом было сообщено в ответ на мое "ой!" — и я влетела в открытую дверь столовой. Пишу так подробно позжеу, что человек данный был Владимир Ильич Ленин. В то время, когда его хоронили, он показался мне совсем не большим, не таким, как в раннем моем детстве. В 1924-м мне шел 13-й год, я осознавала горе и тревогу отца и его другей. Дома их было не застичь: сменяясь, они весь день несли почетный караул у гроба.
А со всех сторон страны, да и из зарубежа ехали на похороны люди. В то время, когда загудели паровозы и заводы, зазвонили церковные колокола, мы с братом находились на стене Кремля, куда пускали по пропускам. Стало жутко.
Прошло более шестидесяти лет, а я не забываю все, как будто бы это было день назад.
"Пиявка Зыза"
В декабре 1919 года домашним советом было решено установить меня в так именуемую "лесную школу". Это первенствовала в новой стране попытка как-то обучать детей, каковые оставались без присмотра дома либо совсем этого дома не имели. Я не без рева подчинилась, и мать повезла меня на станцию Мамонтовскую. В одноэтажной древесной школе было пара помещений, тесно в ряд находились металлические кровати с худющими тюфяками, плоскими подушками и жидкими одеялами. Две строгые воспитательницы, повариха и сторож, а основное — много стриженых наголо девочек, одетых кто во что, вышли взглянуть на новенькую. Я закаменела от кошмара, в то время, когда в адрес мамы посыпались словечки "Барыня!", "Буржуйка!" (она была в потертом, еще сибирском манто из жеребенка с котиковым воротником и такой же шапке).
Мне отвели кровать у окна, мать потихо сказала мне по-польски о том, какая я хорошая и сносиливая, что необходимо слушаться и что она приедет в воскресенье. Проводив ее, я возвратилась в помещение и заметила, что в моем бауле хозяйничают громадные девчонки. Разбрасывая мои пожитки, они со хохотом орали: "Подбирай, буржуйка!" Подбирать я не нагла и, сидя на краешке кровати, в кошмаре разглядывала собственных товарок.
Одна из них задала вопрос: "Как твоя фамилия?" Я ответила: "Зося Пилявская". Пошептавшись, они стали выкрикивать: "Пиявка, пиявка, Зыза!" Прекрасно, что я не заревела…
В столовой меня посадили также с краю. Давали кашу-размазню в оловянных мисках и кружку морковного чаю. Сидевшая рядом девчонка прошипела: "Покинешь полкаши". Я покинула. Я весьма их опасалась.
Сразу после еды погнали дремать. Пододеяльников не было, от одеяла шел посторонний запах. Я втащила под него пальтишко, положила под голову мешок, что мать сшила из наволочки с диванной подушки, и затаилась.
В эту ночь мешок был мокрым от слез, но кроме того шмыгать носом я не нагла. В то время, когда утром воспитательница зычно крикнула "Подниматься!", я заметила собственный безлюдный баул. Провалилось сквозь землю все, а основное — кусок мыла. Вытерлась не помню чем, лишь не полотенцем. "Отчего опухла? Отчего красная?" — задала вопрос одна из начальниц и отослала меня как больную лежать. Никто мной не интересовался, девчонки с криком носились по саду.
Возможно, они не были злыми, возможно, в их коротеньких история жизних было много нелегкого, а я была им чужая. ўут никто никого ничему не обучал. Все болтались без занятий от еды до еды, воспитательницы замечали лишь за тем, дабы не было серьёзных драк и побегов. Меня так и кликали Пиявкой и Зызой, но больше особенно не задирали.
Возможно, сочли весьма тщетной и от бессмысленности — негромкой.
К маминому приезду у меня созрел замысел бегства. Денег на билет не было, да и в какую сторону ехать, я не знала, а позжеу постановила: в то время, когда мать отправится обратно, я неспешно последую за ней и найду себя лишь на станции. И вот мы сидим на дровах за террасой, я поедаю привезенные лепешки и складно лгу: девчонки приняли хорошо, уроки проходят занятно, кормят вкусно… В то время, когда по окончании проводов я появилась перед мамой со своим мешком, лицо у нее стало встревоженное, позжеу что я сходу заревела изо всех сил и, захлебываясь слезами, начала повествовать правду. Она также зарыдала.
Дома, вымытая и весёлая, в чистой постели, я блаженно провалилась в сон. Но еще неоднократно мать либо брат будили меня, в то время, когда я орала ночью.
Под крылом чайки
Совсем неясно, как меня переводили из класса в класс! Я практически не готовила уроков — была околдована театром. Переглядела все пьесы в Громадном и Малом, во театре и Мхате Мейерхольда, в Вахтанговском, поставила в школе "Женитьбу" Гоголя, сыграв…
Подколесина. На выпускные экзамены шла как на казнь, но сдала все, к удивлению родных, а также на четверки. А на вступительном экзамене в Студию Станиславского Зинаида Сергеевна Соколова сообщила ласково: "Дорогая девушка, у вас замечательный выговор, и на русском арене вам вряд ли удастся быть". Наревевшись всласть, я заявила домашним, дабы при мне не смели владеть польским языком.
Я исключила для себя язык собственных своих родителей! В то нелегкое время в моем гардеробе была одна юбка и две блузки — фланелевая и полотняная, каковые я стирала попеременно. Отглаженная с вечера юбка висела на плечиках, и натягивала я ее в последнюю 60 секунд перед выходом в студию. в один раз я весьма спешила (об опоздании не могло быть и речи!) и, придя и расстегнув пальтишко, остолбенела: на мне были лишь байковые голубые штаны.
Вежливый партнер ожидал, в то время, когда возможно будет принять и повесить манто, а я… На мое счастье, кто-то из девочек пришел раньше. Они выгнали парня и, давясь от хохота, пошли с рассказом к Зинаиде Сергеевне. В итоге меня облачили в ее юбку, убрав исердишки количества булавками. Перед экзаменом из папиных тёмных штанов и ветхого серого пиджака мне соорудили платье — достаточно порядочное "миди" с белым манжетами и воротником.
И вот уже я во запасном составе МХАТа, и оклад — целых 40 рублей в месяц!!! Весьма легко и
доброжелательно приняли меня в собственный круг красивые молоденькие артистки Нина Ольшевская, Ирина прекрасная Вероника и Вульф Полонская (за год до моего появления в театре она испытала смерть Маяковского, и по сей день еще на ней лежала печать того потрясения). У моих новых подружк были супругья, а у Нины и только обаятельный забавной малютка лет двух-трех — будущая звезда Алексей Баталов. Я часто помогала купать его. В то время, когда Нина стала женой Виктора Ардова, в их доме я встречала Олешу, Светлова, Ильфа и Петрова, Эрдмана, познакомилась с опальной Ахматовой и ее сыном… На репетиции "Мёртвых душ" (у меня была такая фраза: "Ах, боже мой, Павел Иванович!") я в первый раз заметила Булгакова. Элегантный, ледяной, кроме того чуть чопорный с чужими, на главном прогоне "для собственных" он был взбеспокоинным, восхищенным, признательным.
в один раз Михаил Елена и Афанасьевич Сергеевна позвали нас на слушание "Записок покойника" ("Театральный роман"). Было так занятно постигать тайных под забавными псевдонимами мхатовцев! Мы практически падали со стульев, так это было остро, а иногда и беспощадно.
Но это не было легко злым высмеиванием, это — о собственном, близком, дорогом (не смотря на то, что кто-то все же воспринял роман как памфлет на МХАТ).
"Постельная принадлежность"
Отечественные артистические занастолькоя проходили под печёную картошку и пшённую кашу, а на скромную выпивку гости-супругчины "скидывались". Иногда в безденежье и в ливень, в то время, когда не было возможности сидеть "в дровах" (так именовали мхатовский двор, где хранились древесные декорации и находились поленницы), Вадим Шверубович кликал всех к себе. Сын Качалова жил довольно с нами богато — у него была особенная помещение!
Мы выпивали чай, спорили, фантазировали, как будет боссствовать в первый раз организованная артистская бригада над армией Блюхера…
ўурне на Далекий Восток продолжалось тогда 10 дней, поезда топились углем, все были темны от копоти, но громкы и весёлы. Жёсткая красота Сибири поражала и завораживала. И вот Хабаровск, цветы, приветствия, почетный караул… Единственно омрачал отечественную поездку начальник, приданный от НКВД.
Он везде рвался сказать речи: "Товарищи начальники и бойцы! Что была артистка до революции? Она была постельная принадлежность!
А сейчас эта принадлежность приехала в вашу армию"… (На протяжении пьес он дремал где-нибудь в сене либо на травке, но на последние овации, на вручение грамот, где забавно искажали практически все отечественные фамилии, являлся в обязательном порядке.) На обратный путь во Владивостоке к нам присоединился Фадеев — как был, без вещей. (При въезде в Москву мой муж одолжил ему парадную сорочку.) По окончании он часто приходил на отечественные посиделки, пел "Рябину" и обучал меня блатным песням с "Миллионки".
Во второй половине 50-ых годов двадцатого века мы летели на гастроли в Японию. Остановились в Хабаровске, приехали в отель, в этот самый момент Алексей Грибов закричал: "Соня, Соня, иди скорей ко мне! Это же отечественная супругская опочевальня, это же 35-й год!" Взбеспокоинные, они с Григорием Конским все показывали какие-то предметы прошлого, а я еле узнавала , но также весьма волновалась.
И думала о том, что уже три года, как нет Фадеева. До конца дней я буду признательна судьбе за веселье и честь дружбы с ним.
Эхо ГУЛАГа
Арестовали Мишу Названова и Валю Цишевского — оба были совсем еще мальчишки. Будущее Михаила Михайловича — популярного вдальнейшем артиста (кто не помнит Клавдия в кинофильме "Гамлет"!) — общезнаменита, а Валя провалился сквозь землю бесследно. В то время, когда во второй половине 30-ых годов XX века Художественный театр начальниковали в Париж на Глобальную выставку, меня не появилось в составе "Анны Карениной" (я игралась княгиню Бетси). Кто мне отказал — театр либо извне?
Я волновалась не только за себя, но и за отца — он был тогда главой коллегии Верховного суда СССР. Јзналось, все-таки театр (мою роль отдали подружке мхатовского парторга). "Компенсировали" мою непоездку квартирой в Глинищевском переулке (в наше время улица Немировича-Данченко). Погуляли мы с Колей по безлюдным, но таким отменным помещениям, и я проводила его на перон. По возвращении муж с ног до головы одел меня во все парижское и мы отправились в Дом на Набережной (у отца была в том месте 4-комнатная квартира). Прямо из передней я заметила запечатанную дверь офиса и все осознала.
Нам поведали, что мой брат выгнан с работы, дочка отца от второго брака исключена из комсомола. (В 1955-м мне дали справку: "Ввиду отсутствия состава правонарушений вычислять Пилявского С.С. и Смиттен Е.Г. невиновными". Мать Наташи погибла в лагере в 1941-м, отца расстреляли сходу.) Его обвиняли в сотрудничестве с тремя разведками (по числу знания языков?!), газеты не стеснялись в выражениях: "звериные глаза матерого хищника", "подлый изменник" и т.п. Директор театра сообщил мне шепозже: "Все, что могу для вас сделать, — пишите "по личному жажде". Отношение окружающих было различное: большая часть игнорировали, кто-то сочувствовал открыто (таких было мало), а кто-то — лишь взором, кивком, наспех.
Фадеев, заходя к нам, прижимал меня к себе и сказал: "Ну прости, ну прости меня!" С увольнением не торопились (выяснилось, Станиславский не завизировал мое заявление), но в то время, когда на спектакль приезжало управление, за кулисами было тесно от малоизвестных людей и "штатские" перед моим выходом на сцену проводили руками по бокам (нет ли оружия?).
А какое количество было нужно пресносить мужу по причине того, что я стала дочерью "соперника народа"! Первый инфаркт слобучался у него в 33 года, последний — в 48. А где-то между — повестка из НКВД. Его вынуждали к "сотрудничеству". Вначале учтиво, позднее все настойчивей, с намеками — "не выпустим".
Физически его не прикоснулись, но к концу "беседы" — в то время, когда осознали, что он не согласится, — не выбирая выражений, срываясь на крик, смешивая матерные слова с опасностьми, стуча кулаками по столу, выгнали.
Война. Тыл
Москву начали бомбить, и мы стали привыкать к новой судьбе: репетиции, боссские концерты, дежурства на крыше, телефонный перезвон по окончании отбоя воздушной тревоги (живы?). В октябре МХАТ эвакуировали в Саратов. не забываю, по приезде расположился отечественный табор в театральном буфете. Я задремала и внезапно проснулась. Прямо необходимо мной сидела и принюхивалась громадная крыса.
Замерев, я в кошмаре смотрела на нее. Замеченное казалось мне знаком всего тоскливо-мучительного, что ожидало нас спереди. Когда в городе определили о отечественном приезде, цены на рынке подскочили.
Отчего-то нас не обожали (и это мягко сообщено) жители окрестных сел и кое-кто из саратовцев. в один раз я, замерзшая, в недлинных резиновых ботиках, достояла собственную очередность за картошкой, а торговка с воза отхватила: "Проходи-проходи, курчава шуба!" (на мне была шуба из мерлушки). Я чуть не со слезами задавала вопросы, отчего, но никто не вступился: все опасались, как бы и им не отказали.
Отечественная коммуна кормилась, доедая привезенные из Москвы остатки круп, жаря оладьи Всевышний знает из чего и на чем. Неприкосновенный запас муки, заветную банку консервов и тайный "погребок" мы хранили для новогоднего праздника. За стол тогда совместно с нами сели драматург Николай Эрдман и поэт Михаил Вольпин, которых незадолго до этого неприметно увели отечественные супругчины, каковые были на станции при выгрузке арестантов из теплушек. В отеле их отмыли, сожгли лохмотья, подлечили… А в новогоднюю ночь в дверь постучали, и вошел армейский: "Эрдман и Вольпин тут?" Наступила мертвая тишина. Заметив отечественные лица, вошедший улыбнулся: "Не пугайтесь, их приглашают в ансамбль НКВД как авторов".
Ах, какое мы попытались облегчение! Все ринулись обнимать порученца, чем-то поить, кормить, игрались туш на гитаре… Вот такие сюрпризы преподносила тогда будущее.
По окончании праздничных дней постановили "делать коммерцию". Ведущая артистка держала на руке розовое в оборках концертное платье: "А вот кому, вечернее!" Замшелый дедушка, колупая Колину калошу, задал вопрос меня, сколько. "Триста рублей", — заученно ответила я. "А по харе тебе данной калошей не дать?" Показалась тетя с маслом в двух бидонах: "Меняю на колун". Кто-то из отечественных сбегал за топором. Тетка сплюнула: "Колун, что на шею, — дочь засупруг выходит". Еще она приобрела мое платье: "Не больно модно — пуговиц мало, но у мине пять кобылиц-дочек, какой-нито сойдет". Отечественные над моим рассказом смеялись, а я ночью медлено плакала от обиды…
в один раз на стене умывальника в отеле показалось объявление: "День назад я забыл тут мыльницу с кусочком мыла — необходимо бы вернуть. Иван Москвин" (уж не знаю, возвратили ли, но записка эта на данный момент в музее театра).
В ноябре 42-го показалась твердость, что самое страшное позади. Театр возвратился в Москву, Школа-студия МХАТ приняла первых абитуриентов.
Война. Фронт
Во всех бригадных поездках нам приходилось изощряться, дабы не выпивать до дна (по иному хороши бы мы были — так как угощали нас от души). в один раз за ужином юный пилот поведал, что у него появилась дочка и что ему дают 10-дневный отпуск (он робко смолчал, за какие конкретно заслуги). Я захотела ему успешного возвращения и весёлой встречи в часть, все за это выпили — в этот самый момент он внезапно сдернул с себя цейсовский бинокль, надел мне на шею и, побледнев, сообщил: "Сохранишь — буду жив. С фрица снял — трофейный!"
…Через много лет в дачном поселке Пестово Алексей Николаевич Грибов попросил у меня данный бинокль — для чего-то он ему был нужен, а спустя час прибежал с дрожащими губами: "Соня, я его потерял!" Злиться было нельзя — таковой потерянный и огорченный был вид у моего старшего приятеля. Стали задавать вопросы, где он имел возможность забыть так дорогую вещь, и все, кроме меня (я по окончании перелома ноги была не ходок) нужно будет искать… И нашли!
Оказывается, Грибов укрыл оптику лопухами (от ребятишек) и, увлеченный рыбалкой, обо всем позабыл. "Жив, жив твой пилот!" — орали мне хором бегущие взвысокие супругчины.
Прикосновение к святыне
Зимний период 1951-го Ольга Леонардовна Книппер-Чехова дала мне ключик и попросила снять со шкафа чемодан. "Лишь осмотрительно, он уже давно не раскрывался…" В то время, когда я отбросила крышку, руки у меня затряссяи: это был чемодан Чехова. Две батистовые сорочки, пенсне со шнурком, письма, пузырьки с прикрепленными рецептами… "Мне нужно все распределить по музеям. Вот в данной сорочке Антон Павлович скончался. Я не желаю возвращать ее таковой — возьмешься выстирать и накрахмалить?" От волнения и потерянности я плохо воображала себе, как это сделать — так как прошло без трех лет полвека!
Но сообщила: "Возьмусь". В то время, когда я рассказала об данной просьбе мужу, он заявил: "Ты нахалка и авантюристка. Что, в случае если батист от твоих стирок поползет?!" Но отойтися я не имела возможности. Обернув сорочку марлей, опустила в разведенную горячей водой мыльную стружку (химии тогда не было) и стала осмотрительно отжимать.
Раз за разом меняя воду, утихомиривалась: не ползет, значит, возможно крахмалить и гладить.
"Благодарю тебя!" — сообщила Ольга Леонардовна, совершив рукой по моему лицу. Скоро она позвала нотариуса и передала целый чеховский материал в музеи Ялты, Москвы, Мелихова и МХАТа.
Дабы не забывали. Фильм 92. Софья Пилявская.
Занимательные записи:
- Жан Рено
- Константин Крюков
- Геннадий Корольков
- Изабель Юппер
- Евгений Урбанский
- Владимир Конкин
- Оливер Стоун
Подобранные как раз для Вас, статьи:
-
Дата рождения: 2 июля, 1928 Место рождения: Ленинград, СССР (Петербург, Российская Федерация) Биография Татьяна Пилецкая С таковой наружностью вам нужно сниматься в кино , — сообщил Вертинский Тане,…
-
Биография Анна Самохина Отец нас не бил, до этого, слава Всевышнему, не доходило, но с похмелья его одолевало дикое озлобление, и он принимался взращивать нас с сестрой: контролировать ежедневники,…
-
Дата рождения: 17 июня, 1932 Место рождения: Москва, СССР (Российская Федерация) Рост: 1.79 м Биография Игорь Кашинцев Редкий сюжет «Фитиля» обходился без патентованных бюрократов, которых с блеском игрался…
-
Биография Евгений Евстигнеев Е. Евстигнеев был рожден в Нижнем Новгороде. Для собственной матери — Марии Ивановны — он был поздним ребенком: в то время, когда он показался на свет, ей было 32 года. Для отца -…
-
Дата рождения: 11 марта, 1972 Место рождения: Долгопрудный, Столичная область, СССР (Российская Федерация) Домашнее положение: Евгений Фомин, двое детей Биография Мария Аронова Марию Аронову знают в…
